Молитва юрию долгорукому

Дочь Аепы умирала,
Мономаха верный тесть.
Сыновей к себе позвала,
Как-никак, а повод есть.

Старший сын, любимый Юрий,
Князем в Суздале служил.
Юный князь, ещё без дури …
Раз князь, значит заслужил.

А второй Андрей – мальчишка
И всего-то третий год.
Очень ласковый глупышка,
Просто солнечный восход.

Стать женою Мономаха
Для Ефимии был шок.
Хан Аепа, сын Аллаха,
Веру ей сменить помог.

У него жена пропала
В Палестине, Бог прибрал.
Вот второй женой и стала,
Половчанка, но желал …
А сейчас лежит в постели,
Смотрит грустно в потолок.
Голы — то не улетели …
Не туда рок поволок.

В тёмной ложнице так тихо,
Что священник, он читал,
Был похож порой на психа,
Потому что причитал.

Пахло ладаном и смертью …
Вид зарёванных девиц
Рисовал, как круговертью,
Всю бессмысленность их лиц.

Не хотела она смерти
И боялась даже спать.
Но везде лишь только черти,
Значит время умирать.

Перед самой дверью Юрий
Братца малого прижал:
— «Не скули, как перед бурей,
Знай, её Господь позвал».

И зашли, .. она смотрела …
Так способна только мать.
Их под сердцем она грела …
И вот так судьбе отдать?

— «Подойдите, … не смотрите,
Что такая я теперь» —
Прошептала: « Так живите.
Двое вас. Друг другу верь.

Братья ваши ненадёжны,
Лишь Мстислав не бросит вас.
Если распри и возможны,
То, наверное, без нас.

Юра, ты держись Мстислава,
Он же новгородский князь.
И отцу добавил славу,
Кстати вовсе не стыдясь».
Губы что-то прохрипели,
Не осталось больше сил.
Лишь глаза на них смотрели,
А потом и взгляд застыл.

И Андрей, прижавшись к брату,
Не заплакал, а завыл.
Он почувствовал утрату,
Юрий еле рот закрыл.

Время лечит, это правда,
Братья стали привыкать.
Где-то может и бравада,
Приходилось совладать.

И однажды сообщили,
Хан Боняк и Шарукан
Снова подлость совершили,
Вторглись в земли киевлян.

И опять грабёж, погромы …
Угоняют даже скот.
Все повадки их знакомы …
Вот тогда был собран сход.

Все князья, кто был поближе,
Заявились, как один.
Юрий прибыл тоже иже
С ними был вполне сравним.

Объяснив всем положение,
Юру взял под локоток:
— «Твоё первое сражение.
Не боишься? Как, сынок?»

— «За меня не беспокойся,
Мне ж уже шестнадцать лет.
Сам когда начал? Откройся …»
И раздался смех в ответ.

С ним пришла его дружина.
Не ахти, … под каждым конь.
Оценил князь суть почина,
Сам любил огонь погонь.
А Андрей все дни крутился
Возле брата, … так скучал …
Но и брат не открестился
И конечно привечал.

— «Мы друг с другом будем вместе …»
— «Но меня же не беру-у-ут!»
— «Не о том я! Я о чести …
Чувства наши не умрут!»

— «Я тогда с тобой согласен
И клянусь тебя любить».
Был такой союз не гласен,
Но никто не смог забыть.

Речка Сула, как преграда
Будет, так решил Боняк.
Берег низкий, как награда,
Торф, ивовый молодняк.

Понт с разведкой доложили,
Где им половцев искать.
Те пожитки разложили,
Посчитав, их не достать.

Мономах же нарушая
Все привычки и уклад,
Войны вёл всегда решая
Делать всё на свой же лад.
И сейчас, буквально с марша,
Приказал: «Утра не ждать!
А форсировать, там наша
Цель победу одержать.

И кричать, как можно громче,
Пусть решат, что здесь вся Русь.
В целом это будет ёмче …
А Боняком сам займусь».

Получилось гениально,
Юрий громче всех кричал.
Рать никто не ждал реально,
Их дозор и тот молчал.

А стреноженные кони
Так и прыгали козлом.
А пешком и от погони? …
Способ явно незнаком.

И лавина в ряске, в тине
Залетела прямо в стан.
С криком, слышным всей низине,
Словно резаный кабан …

Разметая всё, что было,
Стали просто всё крушить.
То, что силой раньше слыло,
Превратилось просто в пшик.

Люди падали снопами,
Не успев даже понять.
Кто с осокой за ушами
Их покой решил отнять.

Юрий первым перебрался,
Хоть отец и запретил.
Юный князь, как дьявол, дрался,
Кровью всё себе залил.

И направо, и налево
Меч рубил всех, кто бежал.
Что стрела влетит во чрево,
В тот миг не соображал.
Этой сечью опьянённый
Даже рать всю обошёл.
Мономах осведомлённый
Хоть с трудом, но всё ж нашёл.

— «Значит, не было наказа? …
Почему ты бросил рать?
Ратник должен видеть князя,
А ты бросился бежать?»

— «Но, отец, я с ними бился …»
— «Нет, сын мой, ты убивал.
Кто из них хоть защитился?»
— «Я ему и не давал».

— «Ладно, всё обсудим после,
А пока иди к своим.
Вон они у речки возле
И не хвастай шибко им.

А вообще я поздравляю!
Жив остался обормот.
И в дальнейшем пожелаю
Слушать старших. Так-то вот».

Хан Боняк увидя это,
Сразу понял: «Проиграл!»
И опять, и без совета
Мономах переиграл.

Он ушёл без промедления,
Но погиб его брат Таз.
С Шаруканом осложнения,
Он ввязался в бой как раз.

Пол-орды в той сечи пали,
Шарукан остался жив.
Так его и не догнали,
А вернуться был мотив.

Юрий был смущён беседой,
Мономах шёл удручён.
Недоволен был победой,
Но вниманием награждён.
Киевляне ликовали …
Все живые, враг разбит…
А трофеями едва ли
Чуть не каждый двор забит.

На коленях у иконы
Мономах стоял, шептал:
— «Господи, ты слышишь стоны?
Я молю, чтоб разум дал.

Помоги объединиться,
Чтоб не шёл на брата брат.
Буду каждый день молиться …
В чём народ-то виноват?»

Юрий слышал всю молитву.
Он потом уже спросил:
— «Мы же выиграли битву.
Разве мало было сил?

Только Всеволода дети …
У тебя что? Братьев нет?»
— «Нет родных на этом свете,
Двоюродников букет.

Из сынов пока вас двое
Могут меч держать в руках.
Где Мстислав? Держу в покое.
Новгородцы – цвет в войсках.

Ханов мы не победили,
Я их всех перехитрил.
Они силу сохранили,
Так что жди, всё впереди.

Мы сильны, когда едины,
Порознь всех нас перебьют.
Здесь нет даже середины,
Повелось, что слабых бьют».

Эта мысль запала в душу,
Юрий долго размышлял,
Не показывать, что трушу,
Но чтоб внешний вид влиял.

Н а высоте́ вели́каго княже́ния седя́,/ яви́лся еси́, благоче́стием и ве́рою сия́я оте́честву своему́, я́ко со́лнце;/ по Святе́й Тро́ице ре́вностию разже́гся/ и за ве́ру кре́пко пострада́в, кровь твою́ пролия́л еси́./ Тем и отсе́ченая твоя́ за Христа́ глава́ свиде́тельствует я́ве о тебе́,/ приле́пшая по сме́рти к телеси́ твоему́,/ с не́юже и до днесь нетле́нны пребыва́ют мо́щи твоя́,/ от ни́хже источа́еши исцеле́ния душа́м и телесе́м на́шим./ Но я́ко дерзнове́ние име́я ко Христу́, страстоте́рпче Гео́ргие,/ непреста́нно моли́ держа́ву твою́ и сро́дник твои́х // безвре́дну сохрани́ти моли́твами твои́ми.

Х ристо́ве сме́рти подо́бяся/ и Того́ испи́ти ча́шу возжеле́в, я́ко Живота́,/ за Него́же му́жески подвиза́лся еси́, презре́в земно́е ца́рство,/ от безбо́жных ва́рвар пострада́в до сме́рти,/ Гео́ргие Богому́дре.// Тем моли́, спасти́ся ве́рным лю́дем моли́твами твои́ми.

Основатель Москвы,
Князь Ростово-Суздальский,
Великий князь Киевский.
Представитель рода Рюриковичей,
родоначальник Владимирско-
Суздальских великих князей,
сын Великого князя Киевского —
Владимира Мономаха.

Искусный воин и правитель,
Суров, умён и деловит,
Честолюбив, хитёр, завистлив,
Был властен, часом нарочит.

С великодушием не дружен,
Но храбрости огонь горел,
Он Русь любил душой и службой,
В походах за неё радел.

Не мог довольствоваться малым,
Просторов княжеских хотел,
Мечом он спор решал бывало,
За каждый лакомый удел.

Вникая в княжеские распри,
В немилость часто попадал,
Нёс крест молвы, обиды тяжкой,
Но от мечты не отступал!

Три раза в Киеве он княжил,
Тянул его отцов престол,
Но юг вниманием не уважил
И смерть свою он там нашёл.

С корыстью жил, но скажет память,
Как скажет северная Русь,
Где он прославился делами,
Облагородив её грусть.

Где ставил города и церкви,
Соборов дивных благодать,
Дух православия бессмертен,
И благодарности печать!

Он вёл переговоры рьяно,
Чтоб удержать лихой напор,
Горячих Половецких ханов,
Меняя бой на разговор.

Был южной знати не по нраву,
Но годы лучшие свои,
Он подарил Руси во славу!
Преградам дерзким вопреки.

Он княжил в Суздале-Ростове,
Русь обустраивать спешил,
И приграничные остроги,
В щиты надёжные крепил.

Но самый главный город-сердце,
Что Русь когда-то обрела,
Поставил он, наш Юрий Первый
И имя дал ему — МОСКВА!

Князь Андрей Боголюбский, старший сын князя Юрия Долгорукого, превратил Владимир, бывший до него небольшим городком, в главный город Северо-Восточной Руси. При нем начался расцвет Владимирско-Суздальского княжества. Первым из русских князей Андрей поставил под сомнение роль Киева как центра Руси.

Вопреки воле отца, желавшего, чтобы сын правил в Вышгороде под Киевом, Андрей Боголюбский ушел в суздальские земли, принеся туда Владимирскую икону Божией Матери. Он развернул во Владимире большое строительство: при нем были сооружены Золотые ворота, Успенский собор, храм Покрова на Нерли, а также княжеская резиденция в Боголюбово — по названию этого места благоверный князь и получил свое прозвание.

Князь Андрей был смелым воином — он участвовал во многих походах отца и сам много воевал, — но при этом был и большим политиком. Много сделал для укрепления православной веры в ростово-суздальских землях. Был убит в результате заговора бояр Кучковичей.

Юрий Долгорукий. Мифический князь

О Георгии (Юрии) Владимировиче Долгоруком в «Историческом словаре» написано:

«…Был честолюбив, завистлив, хитер, храбр, искусный воин и Государь…»

Сын последнего собирателя Киевской Руси Владимира Мономаха при жизни отца не претендовал на Киевский престол, довольствуясь своими ростово-суздальскими землями, впрочем, немалыми и достаточно богатыми. А после смерти много лет и сил положил на то, чтобы сначала проследить законность очередности пребывания на этом престоле дяди, братьев или племянников, а потом и собственное княжение. Все не для себя, все же когда подошла его очередь, был уже немолод, все для сыновей, для них, кровиночек своих…

Но сыновьям оказалось не нужно. Хотел бы быть Великим князем Киевским старший Ростислав, да умер. А второму сыну – Андрею Георгиевичу будущему Боголюбскому – Киев был ни к чему, он предпочел Северо-Восточную Русь, свое Ростово-Суздальское, позже ставшее Владимиро-Суздальским, княжество.

Так что же, зря положил столько сил Георгий (Юрий) Владимирович, зря столько лет тянулись его длинные руки к Киеву, столько бессонных ночей думались думы о Великом княжении, столько совершено грехов перед сородичами?

В известной степени – да. И сам спокойно не правил, и киевлянам от его правления радости не было (напротив, ненавидели так, что отравили), и детям престол не оставил, и доброй памяти у потомков в качестве Великого князя не снискал. А все, чем славен Георгий (Юрий) Владимирович Долгорукий, – укрепление Ростово-Суздальского княжества, основание в нем многих городов, в том числе Москвы на месте Кучкова. Если разделение Руси на множество удельных княжеств было предопределено и без него, то именно его стараниями и стараниями его сыновей и внуков встала на ноги Северо-Восточная Русь, та, на основе которой позже окрепла Московия и Россия…

А ведь вполне могли и потерять эти земли, рядом был очень и очень сильный сосед – Волжская Булгария. И кто знает, как повернуло бы, не будь в Ростово-Суздальской земле сильного князя – Юрия Владимировича Долгорукого и его сыновей – Андрея Боголюбского, Всеволода Большое Гнездо… Может, была бы она под властью булгарских ханов…

На Днепре буйствовала весна, было ей раздольно и широко… Знает весна-красна, что любят ее люди, больше всех других времен года любят за волю, которую с собой несет, за обещание такой воли и в будущем. Весной кажется, что вовсе не будет ни злых метелей, ни морозов, ни холода, ни голода. И хотя все прекрасно понимают, что будут, радуются каждому погожему весеннему деньку и стар, и млад.

В Переяславле творилось что-то необычное – князь Владимир Всеволодович Мономах собрал-таки сородичей для общего похода на половцев, с которыми то воевали, то роднились. Город полон ратников и конных и пешцев, всюду звон оружия, молодецкие выкрики… всеобщее возбуждение…

И только в княжьем тереме неладно – тихо и сумрачно. Умирала княгиня, вторая жена Владимира Мономаха. Нет, она не была ни старой, ни немощной, недуг свалил как-то вдруг. Князю бы в поход, но как бросишь супругу на смертном одре, ждал… Тем более, все понимали, что оставшейся ей жизни уже не днями счет вести, а часами.

Видно, чувствуя последние минуточки, мать позвала к себе сыновей. Их двое – Георгий и Андрей. Княгиня была набожной и всегда называла детей их крестильными именами, словно не помня о княжьих. Старший назван в честь знаменитого предка Ярославом и крещен, как он, Георгием. Княжич уже подрос настолько, чтобы ходить с отцом в походы, да и жениться можно. Голос, правда, по-мальчишечьи ломался, оттого княжич старался пока больше молчать, но это временно.

В ложнице почти темно, священник, стоявший у изголовья, монотонным голосом читал молитвы, отчаянно борясь с сонливостью. В углу бестолково топтались княгинина приживалка и пара сенных девок с красными зареванными глазами. Пахло ладаном и смертью. Она еще не забрала женщину, но была уже рядом…

Перед самой дверью к Георгию по-щенячьи прижался хлюпающий носом маленький Андрей. Обычно старший брат не жаловал младшего своим вниманием, тот еще от мамок толком не ушел, где уж тут до старшего, но сейчас вдруг почувствовал щемящую жалость к малышу, придержал у своего бока рукой, так и вошли вместе…

Увидев сыновей, мать сделала слабое движение священнику. Тот замолчал с явным облегчением и даже отодвинулся подальше. Но княгиня снова махнула, чтобы вышли все, оставив ее с сыновьями наедине. Не дожидаясь, пока выполнят, знаком подозвала к себе мальчиков, показала, чтоб наклонились. Поцеловала в лоб сначала младшего, осенила крестом, благословляя, потом старшего, и уже слабеющими губами прошептала последний наказ:

Наталья Павлищева, Виктор Зименков

Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия

Наталья Павлищева. Юрий Долгорукий

Предисловие

О Георгии (Юрии) Владимировиче Долгоруком в «Историческом словаре» написано:

«…Был честолюбив, завистлив, хитер, храбр, искусный воин и Государь…»

Сын последнего собирателя Киевской Руси Владимира Мономаха при жизни отца не претендовал на Киевский престол, довольствуясь своими ростово–суздальскими землями, впрочем, немалыми и достаточно богатыми. А после смерти много лет и сил положил на то, чтобы сначала проследить законность очередности пребывания на этом престоле дяди, братьев или племянников, а потом и собственное княжение. Все не для себя, все же, когда подошла его очередь, был уже немолод, все для сыновей, для них, кровиночек своих…

Но сыновьям оказалось не нужно. Хотел бы быть Великим князем Киевским старший Ростислав, да умер. А второму сыну – Андрею Георгиевичу, будущему Боголюбскому – Киев был ни к чему, он предпочел Северо–Восточную Русь, свое Ростово–Суздальское, позже ставшее Владимиро–Суздальским, княжество.

Так что же, зря положил столько сил Георгий (Юрий) Владимирович, зря столько лет тянулись его длинные руки к Киеву, столько бессонных ночей думались думы о Великом княжении, столько совершено грехов перед сородичами?

В известной степени – да. И сам спокойно не правил, и киевлянам от его правления радости не было (напротив, ненавидели так, что отравили), и детям престол не оставил, и доброй памяти у потомков в качестве Великого князя не снискал. А все, чем славен Георгий (Юрий) Владимирович Долгорукий, – укрепление Ростово–Суздальского княжества, основание в нем многих городов, в том числе Москвы на месте Кучкова. Если разделение Руси на множество удельных княжеств было предопределено и без него, то именно его стараниями и стараниями его сыновей и внуков встала на ноги Северо–Восточная Русь, та, на основе которой позже окрепла Московия и Россия…

А ведь вполне могли и потерять эти земли, рядом был очень и очень сильный сосед – Волжская Булгария. И кто знает, как повернуло бы, не будь в Ростово–Суздальской земле сильного князя – Юрия Владимировича Долгорукого и его сыновей – Андрея Боголюбского, Всеволода Большое Гнездо… Может, была бы она под властью булгарских ханов…

Первый опыт

На Днепре буйствовала весна, было ей раздольно и широко… Знает весна–красна, что любят ее люди, больше всех других времен года любят за волю, которую с собой несет, за обещание такой воли и в будущем. Весной кажется, что вовсе не будет ни злых метелей, ни морозов, ни холода, ни голода. И хотя все прекрасно понимают, что будут, радуются каждому погожему весеннему деньку и стар, и млад.

В Переяславле творилось что‑то необычное – князь Владимир Всеволодович Мономах собрал‑таки сородичей для общего похода на половцев, с которыми то воевали, то роднились. Город полон ратников и конных и пешцев, всюду звон оружия, молодецкие выкрики… всеобщее возбуждение…

И только в княжьем тереме неладно – тихо и сумрачно. Умирала княгиня, вторая жена Владимира Мономаха. Нет, она не была ни старой, ни немощной, недуг свалил как‑то вдруг. Князю бы в поход, но как бросишь супругу на смертном одре, ждал… Тем более все понимали, что оставшейся ей жизни уже не днями счет вести, а часами.

Видно, чувствуя последние минуточки, мать позвала к себе сыновей. Их двое – Георгий и Андрей. Княгиня была набожной и всегда называла детей их крестильными именами, словно не помня о княжьих. Старший назван в честь знаменитого предка Ярославом и крещен, как он, Георгием. Княжич уже подрос настолько, чтобы ходить с отцом в походы, да и жениться можно. Голос, правда, по–мальчишечьи ломался, оттого княжич старался пока больше молчать, но это временно.

В ложнице почти темно, священник, стоявший у изголовья, монотонным голосом читал молитвы, отчаянно борясь с сонливостью. В углу бестолково топтались княгинина приживалка и пара сенных девок с красными зареванными глазами. Пахло ладаном и смертью. Она еще не забрала женщину, но была уже рядом…

Перед самой дверью к Георгию по–щенячьи прижался хлюпающий носом маленький Андрей. Обычно старший брат не жаловал младшего своим вниманием, тот еще от мамок толком не ушел, где уж тут до старшего, но сейчас вдруг почувствовал щемящую жалость к малышу, придержал у своего бока рукой, так и вошли вместе…

Увидев сыновей, мать сделала слабое движение священнику. Тот замолчал с явным облегчением и даже отодвинулся подальше. Но княгиня снова махнула, чтобы вышли все, оставив ее с сыновьями наедине. Не дожидаясь, пока выполнят, знаком подозвала к себе мальчиков, показала, чтоб наклонились. Поцеловала в лоб сначала младшего, осенила крестом, благословляя, потом старшего, и уже слабеющими губами прошептала последний наказ:

— Двое вас осталось на всем белом свете… только двое… Отец женится снова, крепок еще… какова мачеха будет? А братья вам – не подмога, скорее супротивники на всю жизнь. – Немного помолчала, собираясь с последними силами, и попросила: – Помните о том, поддерживайте друг дружку в горе и радости… Только двое вас…

Хотела, видно, еще что‑то сказать, но уже не смогла. Глаза горестно смотрели на сыновей еще несколько мгновений, а потом остановились.

В ложницу спешным шагом вошел князь Владимир, сунулся к ложу, быстро закрестился, шепча молитву. Рядом тут же засуетился священник, разом забегали множество людей, знакомых и незнакомых…

Поняв, что случилось, тихо завыл Андрей, снова уткнувшись лицом в братову руку. В другое время Георгий не стал бы жалеть реву, но сейчас отвел в сторону, присел перед малышом на корточки, вытер ему слезы:

— Не плачь, того, что случилось, не поправить, не плачь…

Вокруг уже суетились, готовя умершую княгиню к отпеванию и похоронам, дело не ждало, и князь не мог позволить себе долго горевать из‑за смерти жены.

Немного погодя братья уже стояли, слушая, как частит другой священник, отпевая их матушку.

Из старших братьев рядом только Ярополк, смотрел на них с Андреем неприязненно, почти презрительно. Младший от такого взгляда и вовсе сжался, ухватился за рукав Гюрги, вот–вот заревет. Княжич понял такую опасность, зашипел:

— Мне мату–ушку–у… жалко–о… – все же всхлипнул пятилетний Андрей.

Малыш шмыгнул носом, но реветь действительно не стал.

У князя Владимира Мономаха сыновей много, но все они от первой жены – англичанки Гиты. А Георгий и Андрей – младшие, от второй жены, и словно виноваты в том, что Владимир с первой супругой развелся и бывшая княгиня постриг приняла. Георгий вдруг вспомнил слова матери: «Только двое вас…» Права матушка.

Она лежала такая строгая и незнакомая, сразу отдалившаяся, ушедшая туда, куда за собой не зовут. И даже для своих любимых мальчиков – Гюрги и Андрея – была тоже чужой…

Георгий снова поймал недобрый взгляд Ярополка и ответил таким же. Старший брат даже плечами передернул: «У, как глядит волчонок!» Даже смерть второй жены Мономаха не примирила его сыновей.

Они так до конца жизни и останутся чужими, родство по отцу не станет родством душ и скажется на жизни всей Руси. Не с этим братом, с другими, а вернее, с их сыновьями будет воевать и враждовать Юрий Владимирович, прозванный Долгоруким. А вот Андрея Владимировича за незлобивость и откровенную мягкость характера прозовут Добрым. Но это вовсе не означало доброту нрава, скорее неспособность рвать зубами свое. Не в отца пошел Андрей, Владимир Мономах при всей его разумности и вроде бы готовности поступиться своей выгодой ради общего дела (правда, в результате эти «жертвы» всегда оказывались выгодны именно Мономаху) мог при необходимости перегрызть противнику глотку. Не в отца… а в кого, в мать?

Есть версия, что вторая жена Мономаха (как и третья) была половчанкой, значит, Долгорукий – наполовину степняк?

Недобрый сыновий перегляд заметил и отец, вздохнул. Вот уж этой беды он не хотел бы совсем: свары между сыновьями. Неужто то, что они не единоутробные, может поссорить? Тогда плохо, у Георгия нрав ох какой уже ныне виден, этот спуску никому не даст, и братьям тоже. Владимир Мономах утвердился в своем решении посадить юного Георгия в Ростове. Лучше подальше от Киева и старших братьев, и ростово–суздальские земли старших Мономашичей пока не прельщали, они для себя земель за Смоленском не видели. Только Ростову князь не нужен, там бояре крепки, любого под себя подомнут, это и сам Мономах чувствовал, когда княжил…

В те годы великокняжеский Киев с его патриотическими традициями, большим государственным опытом и авторитетом был ещё влиятельным центром для всей страны. С ним вместе и церковь духовно как бы объединяла всю Русь, создавая религиозную общность «крещёного люда». Но патриархом её был грек, сидевший за морем в Царьграде; митрополитом русским тоже был грек, ставленник патриарха, сидевший в Киеве. А церковь была ещё «молода»: за полтора века[18] она не успела добиться того, чего добилась позднее. Библейская схоластика её «премудростей» не доходила до тёмных низов народа, ограничиваясь заменой языческих предрассудков книжными предрассудками христианства. Поэтому всё же не церковь, а умный, патриотический князь на Руси, и прежде всего в «стольном» Киеве, становился в тот век объединяющим «общерусским» началом.

Правда, редко какой из великих князей обладал этим даром — объединить и мыслью и делом всю Русскую землю. Таких, кто мог бы твёрдой рукой и ясным умом поднять отчизну над пеплом пожаров и кровью распрей, было немного. Таких князей в народе помнили много лет. Имена их с любовью хранили потомки. О них — о Владимире Красное Солнце, о Ярославе Мудром, о Мономахе — слагали былины и песни. А тех, кто множил распри и горе, кто был уж слишком корыстен, недальновиден, дробил на части Русскую землю, тех проклинали и вспоминали лихом…

Юрий Владимирович Долгорукий всю жизнь затевал походы на Киев, на Новгород и Рязань. Он силой садился не раз на киевский «стол». Сажал своих сыновей князьями соседних уделов. Но Примосковская, Суздальская земля — была для него основой.

Он хорошо усвоил заветы отца своего Владимира Мономаха — крепить Московское порубежье, и рано понял великую силу владенья личной землёй и людьми на этой земле: князь так же, как и бояре, крепок не столько дружиной, сколько владеньем больших угодий, людским трудом на личной княжьей земле. Надобно быть боярином всех бояр…

Это Юрий усвоил рано. И год за годом, с упорством великой мысли, он собирал в уделе людей и личную землю.

Он множил и укреплял в своей волости те ремёсла, которые помогали быстрее и легче трудиться его земледельцам в поле, его дроворубам в лесу, его умельцам и мастерицам шить обувь, рубахи и шубы, ковать оружие, делать сосуды и украшенья. Поэтому всякое дело его было выгоднее и ладнее, чем это же дело у бедного поселянина или даже боярина с ограниченным кругом желаний и интересов.

Пользуясь лучшими, чем у других, топорами, ладьями, сохами и оружием крепкого войска, снижая взиманье княжеской части с людского дохода, а то и совсем отменяя её на год или два, он ревностно заселял места в лесных, глухих бездорожьях взятыми в плен ратниками и смердами, бежанами и «служней».

Князь ставил посады в долинах ничейных рек и присваивал их себе. Строил церкви и города, укрепляя лесную, глухую «волость» своей неусыпной волей.

Он знал: у кого земля и взятые с этой земли богатства — тот и хозяин! А у кого лишь дружина, да «стол» в удельной столице, да жадность к лёгкой добыче — тот лёгок, как пух голубиный: дунут бояре, с которыми ты в ссоре, — и пух полетит по ветру без доли, без воли!

Князь Юрий «Долгие Руки» год за годом любым путём расширял свои земли и княжий доход от них. И если в те годы он был как будто ничем не лучше и не славнее, чем Изяслав или Всеволод Ольгович, то был он умнее их всех в одном: в отцовских заветах — копить, крепить, расширять свою землю в великом Волжско-Окском «углу». И вот в то время, когда многие из князей, вроде Ольговичей, крепили не землю, а собирали дружины да бегали от «стола» к «столу», князь Юрий, прежде всего, приник к родной земле. Он как бы лёг на неё от Мурома до Торжка, от Вологды до Москвы-реки и всё подгребал, подгребал под себя соседние и ничейные земли, губя слабейших, дружа и торгуясь с теми, кто был сильнее.

Тайные думы и крепкие руки князя тянулись далеко: на Киев, к Рязани, за Унжу, Сухонь и Ветлугу. Они тянулись в богатое Заволочье, и на мордву, и к булгарам за Волгу, и к мирным народам мари, и к новгородским богатствам.

Недаром он прозван был Долгоруким.

Недаром в каждом походе ум его занимала не только победа, но и мысли о пленных, о смердах: он приводил из походов целые семьи вражеских смердов с бабами и детьми. Таких он селил на своей земле добром или силой. И чаще, конечно, силой. Он принимал и бежан и тоже селил их в своём уделе.

Так заселял он глухие, дикие земли. И вот уже новые княжьи люди упрямо секли для него леса, драли под пашни землю, ставили избы.

Изба за избой — и у рек Московского порубежья, среди лесов и болот вставал небольшой посёлок. Туда приходил чернец, появлялся и княжий тиун — приказчик. А немного спустя наезжал и князь, ходивший зимой в «полюдье» для сбора дани.

Год за годом множились и росли в уделе Юрия сёла, исады[19], людные волоки и усолья, рядки и торги, посады и города с подгородьями и слободами.

Шли отовсюду к князю возы с мехами и солью. Тянулись телеги с зерном, железом, золотом, всякой «рухлядью» и богатством.

Росли его земли, росло богатство.

Князь Долгорукий умело боролся в своём уделе за силу князя. Он одинаково теснил корыстных, богатых тяжелодумов и бойковатых радетелей веча, защитников древних народных вольностей.

Правда, и вече давно уже было не вольным: в нём, как и всюду, давно верховодили воеводы-бояре и «крепкие» люди — старосты промыслов и ремёсел. Средний и низший люд пользовался лишь видимостью народного вечевого права. Главной силой в уделе были бояре. И князь, как «боярин бояр», упорно шёл к цели, крепил свою силу.

Нередко он делал это открыто. Нередко его противники из бояр сами открыто теснили князя, сплотившись и опираясь на вече. Тогда между ними и князем шла война. Война без крови, без рати. И часто — князь отступал. Если бы он в уделе своём сидел как простой наёмник, он бы ушёл кочевать от «стола» к «столу», в сраженьях ища удачи. Но Юрий Владимирович Долгорукий сидел в уделе не как наёмник, а как богатый боярин на личной своей земле. Поэтому, даже будучи побеждённым в иных делах, он крепко держал свой Владимиро-Суздальский княжеский «стол», не давал боярам кликать нового князя. Поссорившись с противниками, он просто бросал тот город, в котором случалась с боярами эта ссора, уходил в другой из владимиро-суздальских городов и объявлял его столицей всего удела.

Так он ушёл из Ростова Великого в Суздаль. Так, сидя в Суздале, думал теперь о новой столице. В ряде безвестных мест на всякий случай ставил он и крепил города, называя их именами своих детей. В городах тех он строил большие дома и церкви. Его называли «градостроитель». И он поставил церковь близ устья Нерли. Его стараньем выросли Юрьев, Можайск, Кснятин и Кострома, Переяславль и Димитров, а вслед за ними — Москва…

Суздальский воевода Кучка был среди всех бояр едва ли не самый упрямый, противник князя. И может быть, потому, что у его нелюбви к Долгорукому имелась ещё причина: ревнивый страх.

Молодая жена боярина Кучки, Анастасия Суеславна, ещё будучи девушкой, увидела однажды в Ростове Великом вдового сына князя, Андрея, и сразу в него влюбилась. Но старый боярин Степан Иванович Кучка был другом отца Анастасии: вместе боролись они против князя «Долгие Руки». А вместе борясь, сроднились: отдал старик Суеслав Ростовский юную дочь свою старому Кучке в жёны. Осенью, тайно от князя, венчал их в Ростове попик, и сразу после венчанья увёз боярин свою «молодую» в далёкую вотчину на Москве-реке.

Здесь думал прожить он всю зиму, а как привыкнет к нему Анастасия, когда забудет о глупой своей любви к Андрею, тогда вернуться обратно в Суздаль.

Однако, видно, что не судьба: князь сам приехал с дружиной на Москву-реку. А с князем — и вдовый княжич…

«Зачем их сюда пригнало? — думал боярин. — Ишь, словно за волком, пришли по следу!»

И тут же сам себя успокоил, спускаясь к избе со взгорья:

Точная дата рождения неизвестна, предположительно будущий князь родился в 1111 году в городе Суздале (ныне Владимирская область). О жизни Андрея в детстве и юности известно мало – ученые предполагают, что он, как и все сыновья князей, получил хорошее воспитание и образование, немаловажную роль в котором играла духовность и христианство.

После совершеннолетия, в 1149 году Юрий Долгорукий, отправил сына княжить в Вышгород, однако всего спустя год был переведен на Запад Руси, где управлял городами Туров, Пинск и Пересопница. В 1151 году Юрий Долгорукий возвращает сына обратно в суздальскую землю, а в 1155 году снова отправляет княжить в Вышгород. Вопреки воле отца спустя некоторое время Андрей Боголюбский возвращается во Владимир и, согласно летописи, привозит с собой икону Богородицы (позднее — Владимирская Богоматерь). Андрей Боголюбский продолжает править во Владимире, который на тот момент был достаточно небольшим городом, уступающим в своем политическом и экономическом влиянии Ростову, Мурому и другим городам.

В 1157 году умирает Юрий Долгорукий, и Андрей Боголюбский наследует титул Великого князя, однако переезжать в Киев отказывается, несмотря на заведенный обычай. В этом же году Андрея Боголюбского избирают князем Ростовским, Суздальским и Владимирским. В 1162 году, опираясь на помощь своих слуг, Андрей Боголюбский изгоняет из Ростово-Суздальского княжества всех своих родственников, дружину своего покойного отца и становится единоличным представителем власти в княжестве.

Отказ Андрея Боголюбского княжить в Киеве был воспринят как перенос столицы Руси во Владимир, однако историки до сих пор оспаривают правомерность подобного утверждения. Тем не менее, в литературе очень часто можно встретить утверждение о том, что Андрей Боголюбский сделал Владимир новой столицей государства в период своего правления – подобная версия считается общепринятой.

За время своего правления во Владимире, Андрей Боголюбский смог подчинить себе многие земли и завоевать огромное политическое влияние на северо-востоке Руси.

В 1164 году Андрей и его войско совершает удачный поход на волжских булгар, а в 1169 году – поход на Киев, в результате которого город был разорен его дружинниками.

Андрей Боголюбский погибает в ночь с 29 на 30 июня 1174 года в Боголюбове в результате заговора бояр из числа его ближайших соратников.

Празднование 21 мая/3 июня, 23 июня/6 июля, 26 августа/8 сентября

Радуйся, Русь православную возлюбившая; радуйся, веру истинную в ней утвердившая… Радуйся, Молитвеннице наша теплая; радуйся, Заступнице усердная! Радуйся, Пречистая, от иконы Твоея милости нам источающая.

Из акафиста Пресвятой Богородице
в честь иконы Ее Владимирской

Эту удивительную икону трудно описать словами, ибо все они кажутся пустыми перед тем взором, который смотрит на нас. В этом взоре все: жизнь и смерть, и воскресение, вечность, бессмертие.

По древнейшему преданию, святой евангелист, врач и художник Лука написал три иконы Богородицы. Посмотрев на них, Пречистая сказала: «Благодать Родившегося от Меня и Моя да будет со святыми иконами». Одна из этих икон известна нам под именем Владимирская.

До 450 года этот образ Владычицы пребывал в Иерусалиме, а затем был перенесен в Константинополь. В первой половине XII столетия патриарх Царьграда Лука Хризоверх послал икону (вместе с другим образом Богородицы, известным как «Пирогощая») в дар великому князю Юрию Владимировичу Долгорукому, который поставил образ в Вышгородском девичьем монастыре под Киевом, в местности, некогда принадлежавшей святой равноапостольной великой княгине Ольге. В 1155 году Вышгород стал уделом князя Андрея, сына Юрия Долгорукого.

Решив переселиться на родную для него Суздальскую землю, князь Андрей без ведома отца взял с собой икону. В пути непрестанно служил перед нею молебны. Жители Владимира-на-Клязьме встретили своего князя с усердием и радостью; оттуда князь направился было далее, в град Ростов. Однако, отъехав от Владимира не более десяти верст, кони встали на берегу Клязьмы и, несмотря на понукания, не пожелали идти дальше. Запрягли свежих, но не пошли и те. Пораженный, пал князь Андрей пред иконою и слезно стал молиться. И тогда явилась ему Богородица со свитком в руке и повелела оставить образ Свой в граде Владимире, а на месте же этого Своего явления выстроить обитель в честь Рождества Ее.

Князь поставил икону во Владимире, и с этого времени — с 1160 года — она получила наименование Владимирская.

В 1164 икона сия сопровождала князя Андрея Боголюбского в поход на волжских булгар. Перед битвой князь исповедался и причастился; пав же пред образом Богородицы, он воскликнул: «Всяк уповай на Тя, Владычице, не погибнет!» Все воинство вслед за своим князем со слезами приложилось к чудотворной и, взывая о заступничестве к Пречистой, двинулось в бой. Нечестивые были разбиты.

После победы на поле брани было совершено молебствие перед святой иконой. Во время него на виду у всего русского войска явлено было чудо: от образа и от Животворящего Креста забрезжил дивный свет, озаривший всю местность.

А на другом конце христианского мира, но точно в тот же день и час византийский император Мануил узрел свет от Креста Господня и, подкрепленный сим знамением, одолел своих недругов-сарацин. По сношении князя Андрея с императором Второго Рима 1 августа был установлен праздник Происхождения (изнесения) Честных Древ Животворящего Креста Господня, известный в народе как Первый Спас.

Много иных чудес было явлено от чудотворного образа.

В 1395 году Тамерлан с полчищами татар приблизился к Москве. У народа христианского оставалась надежда лишь на помощь Божию. И тогда великий князь Московский Василий Дмитриевич повелел принести икону из Владимира в Москву. Десять дней длился путь Владычицы с берегов Клязьмы. По обеим сторонам дороги стоял коленопреклоненный народ и, протягивая руки к иконе, взывал: «Матерь Божия, спаси землю Русскую!» В белокаменной Владимирскую икону ждала торжественная встреча: крестный ход со всем городским духовенством, семья великого князя, бояре и простые москвичи вышли на городские стены на Кучково поле, встретили и проводили чудотворную до Успенского собора Кремля.

Было это 26 августа. «Весь град изыде противу иконы на сретение ею», — свидетельствует летописец. Митрополит, великий князь, «мужи и жены, юноши и девы, дети и младенцы, сироты и вдовицы, от мала до велика, со кресты и иконы, со псалмы и с песньми духовными, паче рещи все со слезами, иже не обрести человека, не плачущася с воздыхании немолчными и рыданием».

И Богородица вняла молению уповавших на Нее. В самый час сретения чудотворной на берегу Москвы-реки Тамерлану в его шатре явлено было сонное видение: с высокой горы спускались святители со златыми посохами, а над ними в несказанном величии, в сиянии ярких лучей парила Лучезарная Жена; бесчисленные сонмы Ангелов с огненными мечами окружали Ее… Тамерлан очнулся, трепеща от ужаса. Созванные им мудрецы, старейшины и гадальщики татарские, разъяснили, что виденная им во сне Жена есть Заступница православных, Матерь Бога, и что сила Ее неодолима. И тогда Железный Хромец велел своим полчищам повернуть вспять.

И татары, и русские поражены были этим событием. Летописец заключил: «И бежал Тамерлан, гонимый силою Пресвятой Девы!»

Благодарные москвичи выстроили на месте встречи чудотворной 26 августа 1395 года Сретенский монастырь: «да не забудут людие дел Божиих». Так после 242-летнего пребывания на берегах Клязьмы икона Богородицы Владимирская перешла в Москву и поставлена была в кремлевском соборе в честь Успения Пречистой. Ее благодатной силе Москва обязана избавлениями от набегов хана Едигея в 1408 году, ногайского царевича Мазовши в 1451 году, отца его, хана Седи-Ахмета в 1459 году.

В 1480 году ордынский хан Ахмат двинулся на Москву и дошел уже до реки Угры в калужских пределах. Великий князь Московский Иоанн III поджидал на другом берегу реки. Внезапно на татар напал такой сильный и беспричинный страх, что Ахмат не решился пойти на русскую рать и поворотил назад, в степь. В память этого события в Москве стал ежегодно совершаться крестный ход из Успенского собора в Сретенский монастырь. А река Угра с тех пор слывет Поясом Богородицы.

В 1521 году казанский хан Махмет-Гирей повел на Москву татар казанских и ногайских. Митрополит Варлаам и весь народ усердно молились пред ликом Владимирской. Великий князь Василий Иванович едва успел собрать войско, чтобы встретить татар на дальнем рубеже, на реке Оке. Сдерживая их натиск, он медленно отходил к Москве.

В самую ночь осады инокиня кремлевского Вознесенского монастыря увидела, как сквозь запертые двери Успенского собора выходят святители, неся в руках чудотворную Владимирскую. Это были жившие двумя веками ранее святые митрополиты Московские Петр и Алексий. И еще видела инокиня, как у Спасской башни встретили шествие святителей преподобные Варлаам Хутынский и Сергий Радонежский — и пали ниц пред образом, моля Пречистую не покидать собора Успенского и народа московского. И возвратилась тогда Заступница сквозь двери запертые.

Инокиня поспешила рассказать о видении горожанам. Москвичи собрались в храм и стали горячо молиться. А татарам снова привиделось «воинство великое, доспехами сияющее», и бежали они от стен города.

Так не единожды Отечество наше было спасаемо молитвой народной пред чудотворным образом Владимирской. В память этих избавлений и установлено празднование Владимирской иконе: 21 мая — в память спасения Москвы от нашествия крымского хана Махмет-Гирея в 1521 году; 23 июня — в память спасения Москвы от нашествия хана Ахмата в 1480 году; 26 августа — в память спасения Москвы от нашествия Тамерлана в 1395 году.

Особый извод Владимирской иконы именуется «Древом государства Московского». Первая такая икона написана была на исходе Древней Руси, в 1668 году, царским иконописцем Симоном (Пименом) Ушаковым для церкви Троицы в Никитниках в Китай-городе. На ней изображены святители Петр и Алексий, поливающие произрастающее из-за кремлевской стены пышное древо; на ветвях — медальоны с сонмом русских святых, а в центре — овальный образ Владимирской. Как в иконе «Похвала Богоматери» библейские пророки пишутся с развернутыми свитками, на коих начертаны слова акафиста, так и на этом образе небесные покровители Руси славят и восхваляют Пречистую, моля Ее о заступничестве за государство Российское.

Днесь светло красуется славнейший град Москва, яко зарю солнечную восприимши, Владычице, чудотворную Твою икону, к нейже ныне мы притекающе и молящеся Тебе, взываем сице: о Пречудная Владычице, Богородице, молися из Тебе воплощенному Христу Богу нашему, да избавит град сей и вся грады и страны христианския невредимы от всех навет вражиих, и спасет души наша, яко Милосерд.